Ради жизни на земле: 80-летию Великой Победы
11:33 21.04.2025
Из дневника Сергея Гордеевича Голубева, заместителя начальника УПО г. Ленинграда.22 декабря 1941 года
Сегодня исполнилось двадцать лет супружеской жизни с Еленой Пронской, моей женой, другом и товарищем. Года полтора тому назад, даже меньше, когда мы были в Ессентуках в июне месяце, мы мечтали о том, как отпразднуем эту славную годовщину. Мы вспоминали пройденный путь, вспоминали с удовольствием. Приятная была жизнь! Она ничем не омрачалась. Ничто не волновало нас. Мы непрерывно трудились, жили общественной жизнью, жили друг для друга, заботились один о другом. Хорошо жили, как подобает человеку социалистической эпохи.
Но вот пришла война с ее неумолимыми жестокими законами. Нас разлучили. А ведь до войны нам пришлось тринадцать раз переезжать из одного города в другой, когда переводили по службе. Леля всегда ехала со мной, бросая квартиры, насиженное гнездо, всегда безропотно. И вот мы не можем спокойно отпраздновать важную человеческую дату — двадцатилетие супружеской жизни. Она — в Свердловске, я — в осажденном Ленинграде. Я послал ей телеграмму-молнию, но ответа нет. Я даже не уверен, что моя телеграмма вообще дошла до адресата. Ведь возможно, что телеграф не работает. Вокруг Ленинграда идут ожесточенные бои. Армии Мерецкова, Федюнинского, Бондарева и другие теснят врага. Он огрызается. Отступая, он больно кусает наших. Он стал шквальным артиллерийским огнем обстреливать город. Много разрушений и гибели людей. Вот так и не пришлось нам побыть вместе. Не пришлось пригласить друзей и попировать. Надеюсь, что мы еще наверстаем свое! Счастлив человек, что он может мечтать, надеяться. Отними от него мечту, надежду и все погибнет. Жизни не будет.
Но вот наша ленинградская действительность. Позавчера в мою новую квартиру на улице Каляева влетели осколки снаряда. Он разорвался у дома. Есть убитые и раненые. Все стекла в моих комнатах выбиты. Переломаны переплеты рам. Мебель и вещи не пострадали. Есть опасение, как бы не замерзло водяное отопление. Опять надо забивать окна — в третий раз.
Противник стал обстреливать город 8-12-дюймовыми снарядами огромной разрушительной силы. Сегодня я был на Пушкарской улице в доме № 4/6. Снаряд разбил два верхних этажа пятиэтажного жилого дома. Развалилась лестничная клетка. Много убитых. Некоторые под обломками. Торчат руки и ноги. Растерзанная осколками женщина отшвырнута на плиту в четвертом этаже. Во дворе лежит головка девушки лет семнадцати со светлыми волосами. Застывшие глаза как бы с удивлением смотрят на мир. Я случайно встретился взглядом с этими застывшими синими глазами, и содрогнулся. Какая-то дьявольская сила разорвала на части юное тело и голову отбросила во двор. Я долго не мог оторвать взгляда от этой мертвой головы. Суровое спокойствие в чертах лица. Лицо чистое, гладкое, нежное. Несколько сохранились плечи. И все, что осталось от человека, минуту назад не подозревавшего о таком трагическом конце. Я накрыл листом железа эту страшную человеческую маску и ушел, содрогаясь в бессильной ярости.
На месте разрыва снаряда возник пожар. Другая половина дома оказалась неповрежденной, но лестница была разрушена. Люди, оставшиеся в этажах, взывали о помощи. Пожар в пятом этаже, куда не было доступа, нагонял на людей панику. Пожарные спасли девять человек. Их поднимали по веревке на крышу и выводили дальними путями.
Ох, эти пожары на высоте без наличия подступов! Сколько труда и усилий вызывают они с нашей стороны. Сколько самоотверженности проявляют бойцы и командиры при тушении таких пожаров. Общество не знает всех тонкостей нашей работы. Когда-нибудь историк вспомнит о нас, современниках, отважно боровшихся с огромными пожарами под обстрелом, под рвущимися авиационными бомбами! Ведь даже некоторые наши работники не знают, как в морском порту тушили вагоны со снарядами. Их привезли для погрузки на крейсер. В один из вагонов попал вражеский снаряд. Вагон загорелся, и началась серия взрывов. Героические железнодорожники отцепили горящий вагон, а остальные увезли. Взрывы продолжались сорок минут. А в это время наши пожарные из порта ползком пробирались через пакгауз со снарядами к горящему вагону, стали тушить и потушили. Тогда разбило снарядом автомашину опергруппы пожарной охраны, ранило шофера, ранило тридцать восемь человек из команд морских судов и рабочих, убило десять человек. Осколками повредило суда, находящиеся у причала, изрешетило бетонную стену пакгауза. Тогда на месте пожара лежали неразорвавшиеся снаряды. Им не дали взорваться. Разве такая работа пожарных не героична? Я был на этом пожаре. Я видел спокойные мужественные лица бойцов и командиров — на них не было признаков растерянности. Это, безусловно, герои! Их надо награждать.
Сегодня исполнилось полгода ужасной войны, которую навязали нам фашисты. Мир еще не видел такого массового истребления людей. За полгода несколько миллионов убитых и раненых солдат. Несколько сот тысяч мирных граждан убили фашисты. Миллионы людей изгнаны со своих родных мест и влачат жалкое существование: кто в лесу, кто в тылу наших войск.
Каков полугодичный итог войны:
1. Немцы оккупировали у нас Литву, Латвию, Эстонию, Украину, Белоруссию, Молдавию, Карелию, Смоленскую, Ленинградскую, Московскую, Тульскую области, дошли до Ростова, заняли Крым — огромные территориальные потери. Но Красная Армия не разгромлена. Наоборот, она укрепляется, растет, лучше вооружается.
2. Молниеносный удар немцев провалился. А плана зимней кампании и длительной войны у немцев, по-видимому, нет. К нам пришла союзница — зима, и положение на фронтах резко изменилось. Наши войска перешли в наступление, и по всему фронту начался отход и уничтожение войск противника. Красная Армия нанесла сокрушительные удары врагу под Ростовом, Тихвином, Ельцом, под Москвой, Тулой, Калинином. Враг пятится назад, наши наступают, безжалостно истребляя врага. Время покажет, когда и где окончательно фашисты будут разбиты!
23 декабря 1941 года
Мы все воодушевлены. Радио сообщило: «Провал немецкого плана окружения и взятия Москвы. Поражение немецких войск на подступах Москвы».
Второе генеральное наступление немцев на Москву началось 18 ноября. 6 декабря наши войска перешли по всему фронту в контрнаступление и к исходу 11 декабря разгромили части врага. Всего фашисты сосредоточили у Москвы пятьдесят одну дивизию: тринадцать танковых, тридцать три пехотных, пять мотопехотных. Заняты были города Клин, Солнечногорск. В Клину немцы надругались над музеем-домом, где жил и творил великий русский композитор П.И. Чайковский. Теперь немцев сильно гонят на Запад по всему центральному фронту.
28 декабря 1941 года
Наступает новый 1942 год. Что-то он несет нам, ленинградцам? Все мы ждем улучшения. Ведь наша сегодняшняя жизнь ужасна. Говорят, что в настоящее время ежедневно умирает около трех тысяч человек, причем 60-65 % мужчин. У них меньше жировой слой, чем у женщин, поэтому процент смертности среди мужчин выше, чем среди женщин. По улицам непрерывно везут трупы на кладбище. Везут на салазках, на листах фанеры, в шкафах — да, именно в шкафах! Везут в простых дощатых ящиках, иногда обернутых чем-либо, чтобы создать впечатление похорон в гробу. Но случается, что трупы по восемь-десять суток не хоронят — некому. На кладбищах образовалась масса трупов. Земля мерзлая, могильщики ослабели. Райсоветы мобилизуют разных людей, в том числе пожарных, на рытье общих могил, но это не улучшает положения. Число умерших не сокращается, а, наоборот, все увеличивается.
У моего друга, зам. начальника УПО Бориса Ивановича Кончаева, пропал тесть. Жил, работал, потом куда-то пошел и пропал. Нет день, нет два, прошла неделя, а его нет. Стало ясно, что тесть умер где-либо на улице. Мы однажды поехали с Борисом Ивановичем по моргам искать труп тестя. И, представьте себе, нашли. Служащий морга долго переворачивал трупы, стараясь помочь нам. И вот — труп тестя Бориса Ивановича. Но он закоченел, и в автомашину его невозможно погрузить: не проходит. Тогда мы, пообещав служащему полкилограмма хлеба, приставили труп к топящейся печи в канцелярии морга. Труп постепенно стал оттаивать. Но, увы, раздалась воздушная тревога, и нам пришлось спешно отбыть на командный пункт. Труп тестя снова затерялся среди тысячи других горемык. В морг мы с Борисом Ивановичем приехали через четыре дня. Труп исчез. Снова начались поиски. И нам на счастье труп отыскался. O, как мы были довольны. Снова повторилась процедура отогревания трупа, чтобы мы могли поместить его на заднее сиденье автомобиля. Труп тестя Бориса Ивановича мы привезли и с достоинством похоронили, как полагается по христианскому обычаю, правда, без попа, вернее — по-советски. Наши бойцы, как и все граждане Ленинграда, очень отощали. Вчера мы послали докладную записку начальнику УНКВД т. Кубаткину. В записке отметили, что 1247 пожарных работников больны, из них 419 тяжело — постельные больные. Некоторые, очевидно, скоро умрут от истощения. Пожары стали принимать затяжную форму. Их стало очень трудно, а порой и невозможно, тушить. Пожарные обессилели настолько, что не могут работать со стволами и струями поражать очаги горения. Иногда в качестве ствольщиков становятся командиры, но ведь и они получают тот же паек и работают только за счет волевого напряжения. Сто восемьдесят шесть офицеров тоже прикованы к постелям. Некоторые из них опухли от голода. В столовых дают жидкие щи из серой капусты и за них вырезают два крупяных талона. Мясных и крупяных талонов хватает только на десять обедов вместо тридцати. Двадцать дней приходится жить на одном хлебе. Хорошо, что с 25 декабря прибавили нам хлеба. Теперь получают: рабочие 350 грамм, служащие 200 грамм.
На базарах все обменивается только на хлеб. Говорят, что за 500 грамм хлеба продают фетровые сапоги. Одна женщина новое крепдешиновое платье отдала за 125 грамм хлеба.
Ужасное время. Если оно еще долго продолжится, то может наступить катастрофа для населения — голодная смерть от истощения, или, как говорят ученые, дистрофия.
К голоду прибавляется еще холод, отсутствие электричества. Трамваи стоят. Люди тратят невероятно много времени и энергии на преодоление больших пространств, на ненужные переходы. Центральное отопление в домах бездействует. Стекла в окнах выбиты. Квартиры отапливаются временными печами. От них уйма квартирных пожаров с едким дымом. Дым не переносят ни жители, ни пожарные, привыкшие к нему в силу своей профессии. У пожарных понизилась сопротивляемость организма. Поэтому на многих пожарах наши бойцы получают отравление окисью углерода, и их приходится отправлять в больницы, иногда прямо с места пожара. A больницы все забиты до отказа больными ранеными с фронта. Туда наших отравленных нередко не принимают. Наш врач Акуленков сбился с ног, чтобы помочь нашим раненым и отравленным. Вот времена настали!
Света в городе нет. Целые районы отключены от электростанций. Учреждения работают с коптилками. Жгут масло, иногда с бензином. От этого участились взрывы и пожары. У нас недостает сил и средств, чтобы потушить вовремя все возникающие в городе пожары. Разве можно было предвидеть такое количество пожаров в Ленинграде — одном из культурнейших городов Советского Союза!
Театры работают. Много артистов отказалось эвакуироваться. Они пожелали своим трудом участвовать в обороне Ленинграда. Как были мы им благодарны. Они выступали в совершенно нетопленном театре, на лютом холоде. Публика, сидящая в пальто, в шубах, удивлялась, как это артисты могут вести роль, одевшись в легкие декольтированные платья! У меня нет слов выразить мою признательность ленинградским артистам, которые своим искусством в самые тяжелые дни блокады, когда в городе шло только разрушение, а не созидание, вселяли в нас дух бодрости, толкали на самоотверженность, столь необходимую в эти тяжелые времена.
У нас торгуют магазины. Торгуют при свете коптилок и день, и ночь. Все окна в магазинах прочно заделаны досками с песком. В некоторых магазинах и товарных складах весь объем заполнен товаром. Постоянно ощущаю голод. A ведь в отношении голода я не новичок. Мне пришлось основательно голодать в Москве в 1918–1920 годах, когда мы получали в пайке одну восьмую фунта хлеба. Современники наши теперешние, пожалуй, и не поймут что такое восьмушка хлеба. Это пятьдесят граммов! Как же я питаюсь теперь? Ни разу я не пообедал досыта. После обеда всегда хочется есть. Хлеб для меня очень тяжел. Как я узнал, в нем 40 % муки, 30 % отрубей и 30 % бумаги, по-ученому, целлюлозы. Хлеб съешь, а на желудке появляется небывалая тяжесть. Часто стала ныть печень. Не знаю, дотяну ли до того времени, когда можно будет улучшить пищу. Нам, ленинградцам, обязательно нужен усиленный рацион на месяц-два, как только прорвут кольцо блокады. Но это кольцо прорывается очень медленно. Немцев теснят. Успешно наступает с Волхова 54-я армия Федюнинского. В ней командует дивизией наш начальник Главного управления пожарной охраны НКВД СССР генерал-майор Козик. С юго-востока теснит немцев Мерецков. По всему чувствуется, что через пару недель вражеские полчища должны откатиться на запад от Ленинграда. Тогда сразу освободятся три железные дороги, и потечет в город продовольствие, топливо, вооружение, боеприпасы. Вот будет чудесная минута в нашей жизни!
Но какой прекрасный наш народ! Этот народ — уникум, великан, непобедимый. С каким мужеством и самоотверженностью переносит он все тяжести жизни в осажденном городе! Я ни от кого не слышал жалоб, возмущения. Люди тысячами умирают, но не сдаются и не сдадутся. В этом можно быть уверенным. В этом и заключается сила нашего народа, впервые в истории человечества освобожденного от ига капитализма! Это не фраза. Здесь глубокое содержание, основанное на фактах борьбы с капитализмом. Фашизм, который произвел на нас военное нападение, — это высшая форма капитализма, наиболее реакционная его часть. Стало быть, в борьбу вступил не просто советский народ, а борются сила прогресса и реакции. Безусловно, победят прогрессивные силы, а не реакция. Это закон диалектики! Именно в этом заключается небывалое политико-моральное единство советского народа! Гитлер это не понял, да и не мог понять.
Пишу, а сам себя плохо чувствую. Я, наверное, захворал. Третий день сижу в своем кабинете и не выезжаю на происшествия. Ясно, что у меня ангина и грипп. Страшно болят кости, будто меня били трое суток подряд. Во рту невероятная пакость. На верхней губе лихорадка. Глотаю какие-то порошки — кажется, помогают. Мне почти все сотрудники твердят, чтобы я не выходил на улицу. Это я выполняю. Но как это чертовски трудно в условиях блокады, в условиях буквально ежеминутной опасности смерти не только себя, но и тех двенадцати тысяч бойцов и командиров пожарной охраны, которые на переднем крае обороны исторического города защищают интересы Советского Союза.
Ночью был огромный пожар на заводе № 190. Горел длинный четырехэтажный административный корпус. Началось с телефонной станции. Все сгорело. Остались одни стены. Пожар тушили около сорока отделений, а заливали очаги горения только девять стволов. Около тридцати стволов были заморожены. Температура воздуха была -27 градусов, при ветре с залива. Прихватывало вакуум-аппараты, турбины, бензопроводы. Замерзли три рукавные линии. Произошло то, что было на Фонтанке в 1940 году.
30 декабря 1941 года
В газете «Красная Звезда» генерал-майор Крюков пишет, что за пять с половиной месяцев на Ленинград совершено около тысячи воздушных налетов. В отдельные сутки было по десять-двенадцать налетов. В один налет принимали участие от десяти до ста пятидесяти вражеских самолетов.
Я должен специально отметить, что пятого (заметьте, пятого) декабря 1941 года массовые налеты на Ленинград прекратились.
Сегодня у нас в Ленинграде был пожар на ул. Эдисона, 5 (ныне улица Яблочкова). Там задохнулись две женщины, пятерых отходили. Боец 9-й городской пожарной команды Кудрявцев от истощения упал, ударился затылком о камни... и умер.
Утром я поехал на очередной пожар. Адрес: проспект Мечникова, 27. Там горели два двухэтажных стандартных дома. Я там тоже загорелся, как человек! В карман моего кожаного пальто попала головешка. Пальто прогорело. Я разбил часы. Проколол гвоздем подошву резинового сапога.
На пожаре пришлось самому работать со стволом, чтобы потушить пожар. Бойцы настолько обессилены и истощены, что работать со стволом и ломовым инструментом не могут. Поймут ли это положение наши дети?!
Сегодня с утра «затосковал» наш связной — музыкант Соколов. Вечером ему стало плохо. На легковой автомашине я отправил его в больницу, где он немедленно скончался. Легко записать: «скончался». A ведь это результат блокады, нападения на нас немецких фашистов!
Наша пожарная охрана становится слабо боеспособной! Сегодня мы написали докладную записку председателю горсовета П.С. Попкову. В ней отметили:
1. Бензина нет.
2. Люди истощены... 1297 бойцов больны, из них 419 тяжело, из них 186 офицеров.
3. Плохо с водой в городе.
4. Плохо со связью в городе.
Днем противник обстреливал наш квартал. Я был в столовой. Снаряды разрывались вокруг.
31 декабря 1941 года
Сегодня последний день 1941 года! Утреннее радио сообщило радостную весть: наши войска высадили десант в Крыму и взяли Керчь и Феодосию. Противник отступает. Товарищ Сталин послал приветственную телеграмму командующему Крымским фронтом генерал-лейтенанту Козлову и командующему Черноморским флотом вице-адмиралу Октябрьскому.
Врага теснят и на других участках фронта. Взяты город Козельск и много сел.
На Ленинградском фронте наши войска медленно теснят врага, отбирая у него один пункт за другим. Вчера пущен первый поезд между Тихвином и Волховом!
Сегодня исполнилось двадцать лет супружеской жизни с Еленой Пронской, моей женой, другом и товарищем. Года полтора тому назад, даже меньше, когда мы были в Ессентуках в июне месяце, мы мечтали о том, как отпразднуем эту славную годовщину. Мы вспоминали пройденный путь, вспоминали с удовольствием. Приятная была жизнь! Она ничем не омрачалась. Ничто не волновало нас. Мы непрерывно трудились, жили общественной жизнью, жили друг для друга, заботились один о другом. Хорошо жили, как подобает человеку социалистической эпохи.
Но вот пришла война с ее неумолимыми жестокими законами. Нас разлучили. А ведь до войны нам пришлось тринадцать раз переезжать из одного города в другой, когда переводили по службе. Леля всегда ехала со мной, бросая квартиры, насиженное гнездо, всегда безропотно. И вот мы не можем спокойно отпраздновать важную человеческую дату — двадцатилетие супружеской жизни. Она — в Свердловске, я — в осажденном Ленинграде. Я послал ей телеграмму-молнию, но ответа нет. Я даже не уверен, что моя телеграмма вообще дошла до адресата. Ведь возможно, что телеграф не работает. Вокруг Ленинграда идут ожесточенные бои. Армии Мерецкова, Федюнинского, Бондарева и другие теснят врага. Он огрызается. Отступая, он больно кусает наших. Он стал шквальным артиллерийским огнем обстреливать город. Много разрушений и гибели людей. Вот так и не пришлось нам побыть вместе. Не пришлось пригласить друзей и попировать. Надеюсь, что мы еще наверстаем свое! Счастлив человек, что он может мечтать, надеяться. Отними от него мечту, надежду и все погибнет. Жизни не будет.
Но вот наша ленинградская действительность. Позавчера в мою новую квартиру на улице Каляева влетели осколки снаряда. Он разорвался у дома. Есть убитые и раненые. Все стекла в моих комнатах выбиты. Переломаны переплеты рам. Мебель и вещи не пострадали. Есть опасение, как бы не замерзло водяное отопление. Опять надо забивать окна — в третий раз.
Противник стал обстреливать город 8-12-дюймовыми снарядами огромной разрушительной силы. Сегодня я был на Пушкарской улице в доме № 4/6. Снаряд разбил два верхних этажа пятиэтажного жилого дома. Развалилась лестничная клетка. Много убитых. Некоторые под обломками. Торчат руки и ноги. Растерзанная осколками женщина отшвырнута на плиту в четвертом этаже. Во дворе лежит головка девушки лет семнадцати со светлыми волосами. Застывшие глаза как бы с удивлением смотрят на мир. Я случайно встретился взглядом с этими застывшими синими глазами, и содрогнулся. Какая-то дьявольская сила разорвала на части юное тело и голову отбросила во двор. Я долго не мог оторвать взгляда от этой мертвой головы. Суровое спокойствие в чертах лица. Лицо чистое, гладкое, нежное. Несколько сохранились плечи. И все, что осталось от человека, минуту назад не подозревавшего о таком трагическом конце. Я накрыл листом железа эту страшную человеческую маску и ушел, содрогаясь в бессильной ярости.
На месте разрыва снаряда возник пожар. Другая половина дома оказалась неповрежденной, но лестница была разрушена. Люди, оставшиеся в этажах, взывали о помощи. Пожар в пятом этаже, куда не было доступа, нагонял на людей панику. Пожарные спасли девять человек. Их поднимали по веревке на крышу и выводили дальними путями.
Ох, эти пожары на высоте без наличия подступов! Сколько труда и усилий вызывают они с нашей стороны. Сколько самоотверженности проявляют бойцы и командиры при тушении таких пожаров. Общество не знает всех тонкостей нашей работы. Когда-нибудь историк вспомнит о нас, современниках, отважно боровшихся с огромными пожарами под обстрелом, под рвущимися авиационными бомбами! Ведь даже некоторые наши работники не знают, как в морском порту тушили вагоны со снарядами. Их привезли для погрузки на крейсер. В один из вагонов попал вражеский снаряд. Вагон загорелся, и началась серия взрывов. Героические железнодорожники отцепили горящий вагон, а остальные увезли. Взрывы продолжались сорок минут. А в это время наши пожарные из порта ползком пробирались через пакгауз со снарядами к горящему вагону, стали тушить и потушили. Тогда разбило снарядом автомашину опергруппы пожарной охраны, ранило шофера, ранило тридцать восемь человек из команд морских судов и рабочих, убило десять человек. Осколками повредило суда, находящиеся у причала, изрешетило бетонную стену пакгауза. Тогда на месте пожара лежали неразорвавшиеся снаряды. Им не дали взорваться. Разве такая работа пожарных не героична? Я был на этом пожаре. Я видел спокойные мужественные лица бойцов и командиров — на них не было признаков растерянности. Это, безусловно, герои! Их надо награждать.
Сегодня исполнилось полгода ужасной войны, которую навязали нам фашисты. Мир еще не видел такого массового истребления людей. За полгода несколько миллионов убитых и раненых солдат. Несколько сот тысяч мирных граждан убили фашисты. Миллионы людей изгнаны со своих родных мест и влачат жалкое существование: кто в лесу, кто в тылу наших войск.
Каков полугодичный итог войны:
1. Немцы оккупировали у нас Литву, Латвию, Эстонию, Украину, Белоруссию, Молдавию, Карелию, Смоленскую, Ленинградскую, Московскую, Тульскую области, дошли до Ростова, заняли Крым — огромные территориальные потери. Но Красная Армия не разгромлена. Наоборот, она укрепляется, растет, лучше вооружается.
2. Молниеносный удар немцев провалился. А плана зимней кампании и длительной войны у немцев, по-видимому, нет. К нам пришла союзница — зима, и положение на фронтах резко изменилось. Наши войска перешли в наступление, и по всему фронту начался отход и уничтожение войск противника. Красная Армия нанесла сокрушительные удары врагу под Ростовом, Тихвином, Ельцом, под Москвой, Тулой, Калинином. Враг пятится назад, наши наступают, безжалостно истребляя врага. Время покажет, когда и где окончательно фашисты будут разбиты!
23 декабря 1941 года
Мы все воодушевлены. Радио сообщило: «Провал немецкого плана окружения и взятия Москвы. Поражение немецких войск на подступах Москвы».
Второе генеральное наступление немцев на Москву началось 18 ноября. 6 декабря наши войска перешли по всему фронту в контрнаступление и к исходу 11 декабря разгромили части врага. Всего фашисты сосредоточили у Москвы пятьдесят одну дивизию: тринадцать танковых, тридцать три пехотных, пять мотопехотных. Заняты были города Клин, Солнечногорск. В Клину немцы надругались над музеем-домом, где жил и творил великий русский композитор П.И. Чайковский. Теперь немцев сильно гонят на Запад по всему центральному фронту.
28 декабря 1941 года
Наступает новый 1942 год. Что-то он несет нам, ленинградцам? Все мы ждем улучшения. Ведь наша сегодняшняя жизнь ужасна. Говорят, что в настоящее время ежедневно умирает около трех тысяч человек, причем 60-65 % мужчин. У них меньше жировой слой, чем у женщин, поэтому процент смертности среди мужчин выше, чем среди женщин. По улицам непрерывно везут трупы на кладбище. Везут на салазках, на листах фанеры, в шкафах — да, именно в шкафах! Везут в простых дощатых ящиках, иногда обернутых чем-либо, чтобы создать впечатление похорон в гробу. Но случается, что трупы по восемь-десять суток не хоронят — некому. На кладбищах образовалась масса трупов. Земля мерзлая, могильщики ослабели. Райсоветы мобилизуют разных людей, в том числе пожарных, на рытье общих могил, но это не улучшает положения. Число умерших не сокращается, а, наоборот, все увеличивается.
У моего друга, зам. начальника УПО Бориса Ивановича Кончаева, пропал тесть. Жил, работал, потом куда-то пошел и пропал. Нет день, нет два, прошла неделя, а его нет. Стало ясно, что тесть умер где-либо на улице. Мы однажды поехали с Борисом Ивановичем по моргам искать труп тестя. И, представьте себе, нашли. Служащий морга долго переворачивал трупы, стараясь помочь нам. И вот — труп тестя Бориса Ивановича. Но он закоченел, и в автомашину его невозможно погрузить: не проходит. Тогда мы, пообещав служащему полкилограмма хлеба, приставили труп к топящейся печи в канцелярии морга. Труп постепенно стал оттаивать. Но, увы, раздалась воздушная тревога, и нам пришлось спешно отбыть на командный пункт. Труп тестя снова затерялся среди тысячи других горемык. В морг мы с Борисом Ивановичем приехали через четыре дня. Труп исчез. Снова начались поиски. И нам на счастье труп отыскался. O, как мы были довольны. Снова повторилась процедура отогревания трупа, чтобы мы могли поместить его на заднее сиденье автомобиля. Труп тестя Бориса Ивановича мы привезли и с достоинством похоронили, как полагается по христианскому обычаю, правда, без попа, вернее — по-советски. Наши бойцы, как и все граждане Ленинграда, очень отощали. Вчера мы послали докладную записку начальнику УНКВД т. Кубаткину. В записке отметили, что 1247 пожарных работников больны, из них 419 тяжело — постельные больные. Некоторые, очевидно, скоро умрут от истощения. Пожары стали принимать затяжную форму. Их стало очень трудно, а порой и невозможно, тушить. Пожарные обессилели настолько, что не могут работать со стволами и струями поражать очаги горения. Иногда в качестве ствольщиков становятся командиры, но ведь и они получают тот же паек и работают только за счет волевого напряжения. Сто восемьдесят шесть офицеров тоже прикованы к постелям. Некоторые из них опухли от голода. В столовых дают жидкие щи из серой капусты и за них вырезают два крупяных талона. Мясных и крупяных талонов хватает только на десять обедов вместо тридцати. Двадцать дней приходится жить на одном хлебе. Хорошо, что с 25 декабря прибавили нам хлеба. Теперь получают: рабочие 350 грамм, служащие 200 грамм.
На базарах все обменивается только на хлеб. Говорят, что за 500 грамм хлеба продают фетровые сапоги. Одна женщина новое крепдешиновое платье отдала за 125 грамм хлеба.
Ужасное время. Если оно еще долго продолжится, то может наступить катастрофа для населения — голодная смерть от истощения, или, как говорят ученые, дистрофия.
К голоду прибавляется еще холод, отсутствие электричества. Трамваи стоят. Люди тратят невероятно много времени и энергии на преодоление больших пространств, на ненужные переходы. Центральное отопление в домах бездействует. Стекла в окнах выбиты. Квартиры отапливаются временными печами. От них уйма квартирных пожаров с едким дымом. Дым не переносят ни жители, ни пожарные, привыкшие к нему в силу своей профессии. У пожарных понизилась сопротивляемость организма. Поэтому на многих пожарах наши бойцы получают отравление окисью углерода, и их приходится отправлять в больницы, иногда прямо с места пожара. A больницы все забиты до отказа больными ранеными с фронта. Туда наших отравленных нередко не принимают. Наш врач Акуленков сбился с ног, чтобы помочь нашим раненым и отравленным. Вот времена настали!
Света в городе нет. Целые районы отключены от электростанций. Учреждения работают с коптилками. Жгут масло, иногда с бензином. От этого участились взрывы и пожары. У нас недостает сил и средств, чтобы потушить вовремя все возникающие в городе пожары. Разве можно было предвидеть такое количество пожаров в Ленинграде — одном из культурнейших городов Советского Союза!
Театры работают. Много артистов отказалось эвакуироваться. Они пожелали своим трудом участвовать в обороне Ленинграда. Как были мы им благодарны. Они выступали в совершенно нетопленном театре, на лютом холоде. Публика, сидящая в пальто, в шубах, удивлялась, как это артисты могут вести роль, одевшись в легкие декольтированные платья! У меня нет слов выразить мою признательность ленинградским артистам, которые своим искусством в самые тяжелые дни блокады, когда в городе шло только разрушение, а не созидание, вселяли в нас дух бодрости, толкали на самоотверженность, столь необходимую в эти тяжелые времена.
У нас торгуют магазины. Торгуют при свете коптилок и день, и ночь. Все окна в магазинах прочно заделаны досками с песком. В некоторых магазинах и товарных складах весь объем заполнен товаром. Постоянно ощущаю голод. A ведь в отношении голода я не новичок. Мне пришлось основательно голодать в Москве в 1918–1920 годах, когда мы получали в пайке одну восьмую фунта хлеба. Современники наши теперешние, пожалуй, и не поймут что такое восьмушка хлеба. Это пятьдесят граммов! Как же я питаюсь теперь? Ни разу я не пообедал досыта. После обеда всегда хочется есть. Хлеб для меня очень тяжел. Как я узнал, в нем 40 % муки, 30 % отрубей и 30 % бумаги, по-ученому, целлюлозы. Хлеб съешь, а на желудке появляется небывалая тяжесть. Часто стала ныть печень. Не знаю, дотяну ли до того времени, когда можно будет улучшить пищу. Нам, ленинградцам, обязательно нужен усиленный рацион на месяц-два, как только прорвут кольцо блокады. Но это кольцо прорывается очень медленно. Немцев теснят. Успешно наступает с Волхова 54-я армия Федюнинского. В ней командует дивизией наш начальник Главного управления пожарной охраны НКВД СССР генерал-майор Козик. С юго-востока теснит немцев Мерецков. По всему чувствуется, что через пару недель вражеские полчища должны откатиться на запад от Ленинграда. Тогда сразу освободятся три железные дороги, и потечет в город продовольствие, топливо, вооружение, боеприпасы. Вот будет чудесная минута в нашей жизни!
Но какой прекрасный наш народ! Этот народ — уникум, великан, непобедимый. С каким мужеством и самоотверженностью переносит он все тяжести жизни в осажденном городе! Я ни от кого не слышал жалоб, возмущения. Люди тысячами умирают, но не сдаются и не сдадутся. В этом можно быть уверенным. В этом и заключается сила нашего народа, впервые в истории человечества освобожденного от ига капитализма! Это не фраза. Здесь глубокое содержание, основанное на фактах борьбы с капитализмом. Фашизм, который произвел на нас военное нападение, — это высшая форма капитализма, наиболее реакционная его часть. Стало быть, в борьбу вступил не просто советский народ, а борются сила прогресса и реакции. Безусловно, победят прогрессивные силы, а не реакция. Это закон диалектики! Именно в этом заключается небывалое политико-моральное единство советского народа! Гитлер это не понял, да и не мог понять.
Пишу, а сам себя плохо чувствую. Я, наверное, захворал. Третий день сижу в своем кабинете и не выезжаю на происшествия. Ясно, что у меня ангина и грипп. Страшно болят кости, будто меня били трое суток подряд. Во рту невероятная пакость. На верхней губе лихорадка. Глотаю какие-то порошки — кажется, помогают. Мне почти все сотрудники твердят, чтобы я не выходил на улицу. Это я выполняю. Но как это чертовски трудно в условиях блокады, в условиях буквально ежеминутной опасности смерти не только себя, но и тех двенадцати тысяч бойцов и командиров пожарной охраны, которые на переднем крае обороны исторического города защищают интересы Советского Союза.
Ночью был огромный пожар на заводе № 190. Горел длинный четырехэтажный административный корпус. Началось с телефонной станции. Все сгорело. Остались одни стены. Пожар тушили около сорока отделений, а заливали очаги горения только девять стволов. Около тридцати стволов были заморожены. Температура воздуха была -27 градусов, при ветре с залива. Прихватывало вакуум-аппараты, турбины, бензопроводы. Замерзли три рукавные линии. Произошло то, что было на Фонтанке в 1940 году.
30 декабря 1941 года
В газете «Красная Звезда» генерал-майор Крюков пишет, что за пять с половиной месяцев на Ленинград совершено около тысячи воздушных налетов. В отдельные сутки было по десять-двенадцать налетов. В один налет принимали участие от десяти до ста пятидесяти вражеских самолетов.
Я должен специально отметить, что пятого (заметьте, пятого) декабря 1941 года массовые налеты на Ленинград прекратились.
Сегодня у нас в Ленинграде был пожар на ул. Эдисона, 5 (ныне улица Яблочкова). Там задохнулись две женщины, пятерых отходили. Боец 9-й городской пожарной команды Кудрявцев от истощения упал, ударился затылком о камни... и умер.
Утром я поехал на очередной пожар. Адрес: проспект Мечникова, 27. Там горели два двухэтажных стандартных дома. Я там тоже загорелся, как человек! В карман моего кожаного пальто попала головешка. Пальто прогорело. Я разбил часы. Проколол гвоздем подошву резинового сапога.
На пожаре пришлось самому работать со стволом, чтобы потушить пожар. Бойцы настолько обессилены и истощены, что работать со стволом и ломовым инструментом не могут. Поймут ли это положение наши дети?!
Сегодня с утра «затосковал» наш связной — музыкант Соколов. Вечером ему стало плохо. На легковой автомашине я отправил его в больницу, где он немедленно скончался. Легко записать: «скончался». A ведь это результат блокады, нападения на нас немецких фашистов!
Наша пожарная охрана становится слабо боеспособной! Сегодня мы написали докладную записку председателю горсовета П.С. Попкову. В ней отметили:
1. Бензина нет.
2. Люди истощены... 1297 бойцов больны, из них 419 тяжело, из них 186 офицеров.
3. Плохо с водой в городе.
4. Плохо со связью в городе.
Днем противник обстреливал наш квартал. Я был в столовой. Снаряды разрывались вокруг.
31 декабря 1941 года
Сегодня последний день 1941 года! Утреннее радио сообщило радостную весть: наши войска высадили десант в Крыму и взяли Керчь и Феодосию. Противник отступает. Товарищ Сталин послал приветственную телеграмму командующему Крымским фронтом генерал-лейтенанту Козлову и командующему Черноморским флотом вице-адмиралу Октябрьскому.
Врага теснят и на других участках фронта. Взяты город Козельск и много сел.
На Ленинградском фронте наши войска медленно теснят врага, отбирая у него один пункт за другим. Вчера пущен первый поезд между Тихвином и Волховом!