Ради жизни на земле: 80-летию Великой Победы
12:27 10.05.2025
Из воспоминаний помощника начальника караула, заместителя начальника пожарной команды завода им. Жданова Виктора Григорьевича ГрибоваЕще несколько раз поднимали по тревоге «в ружье» по команде коменданта завода. Нам доверяли прочесывание отдельных участков территории завода, потому что мы лучше других подразделений знали все уголки в помещениях цехов.
Наш личный состав горел желанием с оружием в руках защищать Ленинград. Не один десяток докладных и рапортов об отправке на фронт получило от нас командование РУПО. Но только десять или пятнадцать человек получили положительные ответы на свои докладные. Остальным было разъяснено, что мы выполняем важную задачу, и удовлетворить нашу просьбу нет возможности. Тех, кому разрешили идти на фронт, я сам отвез на командный пункт где-то на проспекте Карла Маркса (ныне Большой Сампсониевский проспект). Некоторые, не удовлетворившись объяснениями, самовольно ушли на фронт, находящийся на расстоянии менее четырех километров и туда можно было попасть на любой автомашине, идущей в ту сторону. Из всех ушедших на фронт самовольно мне известна только судьба командира отделения Сергея Лутцева (со слов его брата, работающего на Кировском заводе). Он был командиром взвода и погиб в боях за город Ленина.
В расчете у нас было три автонасоса «ЗИС-5» и пожарный поезд. Когда на заводе не стало паровозов, пожарный поезд был выключен из боевого расчета. Всего на территории завода у нас был двадцать один пост и четырнадцать дозорных маршрутов.
Каждый метр заводской территории простреливался врагом, и не было дня, чтобы какой-либо участок не обстреливался, поэтому служба постовых и дозорных была сопряжена с опасностью для жизни. Для их защиты на постах и дозорах были установлены сварные металлические цилиндрические укрытия со смотровыми щелями. Эти укрытия предотвратили потери личного состава от артиллерийских обстрелов врага на постах и дозорах.
Иногда обстрелы были ураганными, иногда методичными, и снаряды падали в определенный квадрат с заданным интервалом. Бывали дни, когда обстрелу подвергалась вся территория завода. За годы фашистской блокады на территорию завода упало около пяти тысяч артиллерийских снарядов.
Наши бойцы Всеволодова и Матвеева были ранены во время несения постовой службы. Несмотря на опасность, наши постовые и дозорные отлично справлялись со своими обязанностями, ликвидировали загорания от артиллерийских обстрелов и бомбардировок и, тем самым, предотвратили большие пожары. Насколько я помню, при проверке несения постовой и дозорной службы у нас не было обнаружено случаев сна на посту или фактов отсутствия бойца на месте.
Я лично попадал под артиллерийский обстрел противника два раза (я не имею в виду работу на пожарах под артобстрелом).
Однажды я знакомил вновь прибывшего к нам бойца с одним из дозорных маршрутов. У третьего цеха мы попали под ураганный обстрел. Недалеко было укрытие — крытая щель. Однако я решил уходить из зоны обстрела. Где перебежками, а где ползком мы вышли из обстрела. Была весна. День был теплый, но еще лежало много снега, смешанного с водой. Когда мы двигались ползком, снег набирался в рукава, шинели промокли. Мокрые насквозь мы пришли в команду, а потом я отправился после обстрела на это место и увидел, что один из снарядов попал прямо в укрытие, которым я хотел воспользоваться, и разворотил его.
Как-то летом было совещание в РУПО, на котором присутствовал и я, как секретарь комсомольской организации. Возвращаясь с совещания на велосипеде, я попал под обстрел на проспекте Стачек. Я не стал укрываться, а мчался на велосипеде, не разбирая дороги. Подъезжая к зданию команды, уже на территории завода, я вновь попал под обстрел. Когда снаряд разорвался где-то недалеко, я бросил велосипед и скатился в укрытие для нашего личного состава.
Пожары на заводе были от вражеской бомбардировки, от артиллерийских обстрелов и других причин. Вот примеры пожаров.
Слышный издалека орудийный выстрел, короткий свист, удар, разрыв. С потолка у нас посыпалась штукатурка, зазвенели стекла. Поняв, что снаряд упал где-то рядом, я выскочил из здания, в нос ударил какой-то незнакомый запах. Столб дыма поднимался над цехом № 1 (громадным деревянным сараем чугунолитейного производства), расположенным напротив здания команды (немного правее — и этот снаряд был бы у нас). Вместе с боевым расчетом по тревоге выехали начальник ВПК, его заместители, начальник караула и я.
Я работал со ствольщиком внутри цеха по тушению легкой дощатой крыши, горевшей на большой площади, снаружи доносились глухие удары. Вдруг прекратилась подача воды. Я выбежал из цеха, увидел разорванные и пробитые осколками рукава и побежал к автонасосу, установленному на пирсе рядом со зданием ВПК. Находящийся у пробитого осколками автонасоса шофер Сапрыкин Петр Иванович доложил мне, что противник бьет по заводу зажигательными снарядами. В районе цеха № 1 был кратковременный артиллерийский налет. Начальник команды, его заместители и начальники караулов — все на других пожарах. На территории у нас работают другие команды из города. Несмотря на повреждения кузова автонасоса, насос и мотор автомашины могут работать. Мы с Сапрыкиным проложили новую линию от автонасоса к цеху — пожар был ликвидирован, цех спасен.
Когда возвратились в команду остальные офицеры и личный состав, я узнал, что на заводе от обстрела зажигательными снарядами возникло восемь пожаров, и по каждому очагу с появлением дыма противник открывал ураганный огонь фугасками. К счастью, потерь среди личного состава не было.
В ясный солнечный день летом более двухсот самолетов наших и противника (по моим личным подсчетам) вступили в ожесточенное воздушное сражение на территории завода. То один то другой самолет, вдруг задымив, падал вниз, оставляя за собою шлейф, и трудно было разглядеть, чей это истребитель. В небе гудело, раздавалась пулеметная дробь, крутилась карусель делавших фигуры высшего пилотажа самолетов.
Самолеты падали в залив (видно, немцы хотели прорваться к Кронштадту, его жестоко бомбили в эти дни), а в воздухе было три-четыре парашютиста — летчики с подбитых истребителей. Наблюдая за этим сражением, мы видели, как непосредственно над нами подбили самолет, и он, объятый пламенем, стал падать. От него отделился комок и развернулся парашют. Самолет падал прямо на нас, и мы различили красные звезды на его крыльях. Значит, летчик наш! На летчике горела одежда, и то ли от огня, то ли от обстрела кружившего рядом фашистского стервятника стропы парашюта оборвались, и летчик стал свободно падать. Самолет в воздухе развалился, и горящая моторная часть упала на территорию завода. Летчик упал на цех № 6, остатки самолета на цех № 15. Все три отделения дежурного караула выехали на пожары в цеха № 6 и № 15 и на тушение горящей моторной части.
В зимний морозный день, когда не было ни обстрела, ни бомбежки, прозвучала тревога. На «путевке» было написано, что горел склад оборудования — большое двухсветное одноэтажное бетонное здание, усиленно охраняемое и используемое под хранилище боеприпасов для кораблей. По приезде мы установили, что на складе горят ящики с бутылками противотанковой зажигательной смеси. Горящая жидкость разбрызгивается и разливается, поджигая все вокруг. У деревянной неоштукатуренной перегородки, где были сложены ящики, с другой стороны мы увидели три глубинных бомбы, каждая больше человеческого роста. Я не знаю причины возникновения этого пожара (говорили, что поджог). Знаю одно, если бы мы замешкались в дороге или в процессе тушения — трудно себе представить результаты. Несмотря на то, что в огне бутылки лопались, и горящая жидкость в радиусе до пяти метров поливала все вокруг, наши пожарные бесстрашно ликвидировали очаг огня и вынесли из него не горящие ящики с бутылками.
В мае 1943 года, когда противник систематически обстреливал хранилища горючего в городе, и мы подверглись неоднократному артиллерийскому нападению на заводскую нефтебазу.
В одну из этих атак противник начал методичный обстрел района нефтебазы завода. Вскоре, как и ожидали, произошел сигнал тревоги. В это время я был уже заместителем начальника команды и выехал на первой машине, имея в «путевке» адрес цех № 16 (кислородно-ацетиленовая станция). Начальник команды в момент тревоги был на проверке постов. Когда мы проследовали через зону обстрела и прибыли в цех № 16, начальник цеха сообщил мне, что позвонил в ВПК о пожаре на нефтебазе, приняв за пожар пыль от разрыва снаряда. Вдруг густые клубы черного дыма, расширяясь кверху, поползли по ветру — снаряд прямым попаданием угодил в один из резервуаров с мазутом, сорвал с него крышу, расцветив огромную шапку огня. Рядом с горящим резервуаром стоял еще один — с мазутом, на территории базы находилось много мелких хранилищ и бочек с горючим и легко воспламеняющимися жидкостями. Горел резервуар (большой) с мазутом, насосная установка, горючее, вытекающее из других емкостей через пробоины и деревянные конструкции крыши резервуара.
Местность вокруг нефтебазы открытая. У ее причала стояла барка с мазутом, называвшаяся «Не тронь меня» (когда-то это был грозный русский броненосец, его макет находится в Центральном военно-морском музее в Ленинграде). Враг не прекращал обстрела, я сообщил о сложившейся обстановке в ВПК по телефону цеха № 16 и о принятом мною решении. До темноты под обстрелом работали мы на этом пожаре под руководством Бориса Ивановича Кончаева, отстояли остальные резервуары и все остальные емкости, спасли нефтебазу, сохранив, тем самым, столь дорогое для Ленинграда горючее. Сложность обстановки усугублялась открытой местностью (без каких-либо укрытий и зданий). На этом пожаре мы потеряли убитыми двух наших славных товарищей: помощника командира отделения Семена Назарюка и связную Машу Ермолаеву. Потери понесли медицинская служба и состав воинских частей, оказывающих помощь в тушении пожара. После гибели Марии Ермолаевой выделенная в распоряжение Бориса Ивановича связная Валя Шумская, под разрывами снарядов передавала его сообщения командирам подразделений, прибывших к нам из города.
Трудно рассказать обо всех пожарах, да и многое уже изгладилось из памяти (к сожалению, память человеческая несовершенна). Горели во время войны цеха №№ 2, 3, 8, 15, обрубочный и другие. Были пожары на боевых кораблях, стоянка которых во время войны была на заводе.
Хочется отметить в работе на пожарах два момента, которые, на мой взгляд, имели принципиальное и важное значение.
Первое — нигде, ни на одном пожаре (а большинство их приходилось тушить под артиллерийским огнем противника), не нашлось ни одного пожарного, который проявил бы малодушие, трусость или недисциплинированность. Все работали отважно, каждый считал долгом быть на самом опасном и сложном участке.
Второе — наши потери на пожарах были минимальными по сравнению с другими службами и воинскими частями, участвующими в тушении пожаров. В этом сказалась действенность указаний штаба пожаротушения города о работе пожарных команд под артиллерийским обстрелом. Я их очень хорошо запомнил, они служили показателем заботы о личном составе и были большим подспорьем и руководством к действию начальствующего состава пожарной охраны на пожарах, начиная с командира отделения и заканчивая руководителем тушения. Эти указания, составленные в различных аспектах (инструкции, планы занятий, указания для начсостава, разработки для политинформаций и т.п.), имели своей целью обеспечить наибольшую эффективность тушения пожара в условиях артиллерийского обстрела при минимальных, я бы сказал, неизбежных потерях личного состава.
Наш личный состав горел желанием с оружием в руках защищать Ленинград. Не один десяток докладных и рапортов об отправке на фронт получило от нас командование РУПО. Но только десять или пятнадцать человек получили положительные ответы на свои докладные. Остальным было разъяснено, что мы выполняем важную задачу, и удовлетворить нашу просьбу нет возможности. Тех, кому разрешили идти на фронт, я сам отвез на командный пункт где-то на проспекте Карла Маркса (ныне Большой Сампсониевский проспект). Некоторые, не удовлетворившись объяснениями, самовольно ушли на фронт, находящийся на расстоянии менее четырех километров и туда можно было попасть на любой автомашине, идущей в ту сторону. Из всех ушедших на фронт самовольно мне известна только судьба командира отделения Сергея Лутцева (со слов его брата, работающего на Кировском заводе). Он был командиром взвода и погиб в боях за город Ленина.
В расчете у нас было три автонасоса «ЗИС-5» и пожарный поезд. Когда на заводе не стало паровозов, пожарный поезд был выключен из боевого расчета. Всего на территории завода у нас был двадцать один пост и четырнадцать дозорных маршрутов.
Каждый метр заводской территории простреливался врагом, и не было дня, чтобы какой-либо участок не обстреливался, поэтому служба постовых и дозорных была сопряжена с опасностью для жизни. Для их защиты на постах и дозорах были установлены сварные металлические цилиндрические укрытия со смотровыми щелями. Эти укрытия предотвратили потери личного состава от артиллерийских обстрелов врага на постах и дозорах.
Иногда обстрелы были ураганными, иногда методичными, и снаряды падали в определенный квадрат с заданным интервалом. Бывали дни, когда обстрелу подвергалась вся территория завода. За годы фашистской блокады на территорию завода упало около пяти тысяч артиллерийских снарядов.
Наши бойцы Всеволодова и Матвеева были ранены во время несения постовой службы. Несмотря на опасность, наши постовые и дозорные отлично справлялись со своими обязанностями, ликвидировали загорания от артиллерийских обстрелов и бомбардировок и, тем самым, предотвратили большие пожары. Насколько я помню, при проверке несения постовой и дозорной службы у нас не было обнаружено случаев сна на посту или фактов отсутствия бойца на месте.
Я лично попадал под артиллерийский обстрел противника два раза (я не имею в виду работу на пожарах под артобстрелом).
Однажды я знакомил вновь прибывшего к нам бойца с одним из дозорных маршрутов. У третьего цеха мы попали под ураганный обстрел. Недалеко было укрытие — крытая щель. Однако я решил уходить из зоны обстрела. Где перебежками, а где ползком мы вышли из обстрела. Была весна. День был теплый, но еще лежало много снега, смешанного с водой. Когда мы двигались ползком, снег набирался в рукава, шинели промокли. Мокрые насквозь мы пришли в команду, а потом я отправился после обстрела на это место и увидел, что один из снарядов попал прямо в укрытие, которым я хотел воспользоваться, и разворотил его.
Как-то летом было совещание в РУПО, на котором присутствовал и я, как секретарь комсомольской организации. Возвращаясь с совещания на велосипеде, я попал под обстрел на проспекте Стачек. Я не стал укрываться, а мчался на велосипеде, не разбирая дороги. Подъезжая к зданию команды, уже на территории завода, я вновь попал под обстрел. Когда снаряд разорвался где-то недалеко, я бросил велосипед и скатился в укрытие для нашего личного состава.
Пожары на заводе были от вражеской бомбардировки, от артиллерийских обстрелов и других причин. Вот примеры пожаров.
Слышный издалека орудийный выстрел, короткий свист, удар, разрыв. С потолка у нас посыпалась штукатурка, зазвенели стекла. Поняв, что снаряд упал где-то рядом, я выскочил из здания, в нос ударил какой-то незнакомый запах. Столб дыма поднимался над цехом № 1 (громадным деревянным сараем чугунолитейного производства), расположенным напротив здания команды (немного правее — и этот снаряд был бы у нас). Вместе с боевым расчетом по тревоге выехали начальник ВПК, его заместители, начальник караула и я.
Я работал со ствольщиком внутри цеха по тушению легкой дощатой крыши, горевшей на большой площади, снаружи доносились глухие удары. Вдруг прекратилась подача воды. Я выбежал из цеха, увидел разорванные и пробитые осколками рукава и побежал к автонасосу, установленному на пирсе рядом со зданием ВПК. Находящийся у пробитого осколками автонасоса шофер Сапрыкин Петр Иванович доложил мне, что противник бьет по заводу зажигательными снарядами. В районе цеха № 1 был кратковременный артиллерийский налет. Начальник команды, его заместители и начальники караулов — все на других пожарах. На территории у нас работают другие команды из города. Несмотря на повреждения кузова автонасоса, насос и мотор автомашины могут работать. Мы с Сапрыкиным проложили новую линию от автонасоса к цеху — пожар был ликвидирован, цех спасен.
Когда возвратились в команду остальные офицеры и личный состав, я узнал, что на заводе от обстрела зажигательными снарядами возникло восемь пожаров, и по каждому очагу с появлением дыма противник открывал ураганный огонь фугасками. К счастью, потерь среди личного состава не было.
В ясный солнечный день летом более двухсот самолетов наших и противника (по моим личным подсчетам) вступили в ожесточенное воздушное сражение на территории завода. То один то другой самолет, вдруг задымив, падал вниз, оставляя за собою шлейф, и трудно было разглядеть, чей это истребитель. В небе гудело, раздавалась пулеметная дробь, крутилась карусель делавших фигуры высшего пилотажа самолетов.
Самолеты падали в залив (видно, немцы хотели прорваться к Кронштадту, его жестоко бомбили в эти дни), а в воздухе было три-четыре парашютиста — летчики с подбитых истребителей. Наблюдая за этим сражением, мы видели, как непосредственно над нами подбили самолет, и он, объятый пламенем, стал падать. От него отделился комок и развернулся парашют. Самолет падал прямо на нас, и мы различили красные звезды на его крыльях. Значит, летчик наш! На летчике горела одежда, и то ли от огня, то ли от обстрела кружившего рядом фашистского стервятника стропы парашюта оборвались, и летчик стал свободно падать. Самолет в воздухе развалился, и горящая моторная часть упала на территорию завода. Летчик упал на цех № 6, остатки самолета на цех № 15. Все три отделения дежурного караула выехали на пожары в цеха № 6 и № 15 и на тушение горящей моторной части.
В зимний морозный день, когда не было ни обстрела, ни бомбежки, прозвучала тревога. На «путевке» было написано, что горел склад оборудования — большое двухсветное одноэтажное бетонное здание, усиленно охраняемое и используемое под хранилище боеприпасов для кораблей. По приезде мы установили, что на складе горят ящики с бутылками противотанковой зажигательной смеси. Горящая жидкость разбрызгивается и разливается, поджигая все вокруг. У деревянной неоштукатуренной перегородки, где были сложены ящики, с другой стороны мы увидели три глубинных бомбы, каждая больше человеческого роста. Я не знаю причины возникновения этого пожара (говорили, что поджог). Знаю одно, если бы мы замешкались в дороге или в процессе тушения — трудно себе представить результаты. Несмотря на то, что в огне бутылки лопались, и горящая жидкость в радиусе до пяти метров поливала все вокруг, наши пожарные бесстрашно ликвидировали очаг огня и вынесли из него не горящие ящики с бутылками.
В мае 1943 года, когда противник систематически обстреливал хранилища горючего в городе, и мы подверглись неоднократному артиллерийскому нападению на заводскую нефтебазу.
В одну из этих атак противник начал методичный обстрел района нефтебазы завода. Вскоре, как и ожидали, произошел сигнал тревоги. В это время я был уже заместителем начальника команды и выехал на первой машине, имея в «путевке» адрес цех № 16 (кислородно-ацетиленовая станция). Начальник команды в момент тревоги был на проверке постов. Когда мы проследовали через зону обстрела и прибыли в цех № 16, начальник цеха сообщил мне, что позвонил в ВПК о пожаре на нефтебазе, приняв за пожар пыль от разрыва снаряда. Вдруг густые клубы черного дыма, расширяясь кверху, поползли по ветру — снаряд прямым попаданием угодил в один из резервуаров с мазутом, сорвал с него крышу, расцветив огромную шапку огня. Рядом с горящим резервуаром стоял еще один — с мазутом, на территории базы находилось много мелких хранилищ и бочек с горючим и легко воспламеняющимися жидкостями. Горел резервуар (большой) с мазутом, насосная установка, горючее, вытекающее из других емкостей через пробоины и деревянные конструкции крыши резервуара.
Местность вокруг нефтебазы открытая. У ее причала стояла барка с мазутом, называвшаяся «Не тронь меня» (когда-то это был грозный русский броненосец, его макет находится в Центральном военно-морском музее в Ленинграде). Враг не прекращал обстрела, я сообщил о сложившейся обстановке в ВПК по телефону цеха № 16 и о принятом мною решении. До темноты под обстрелом работали мы на этом пожаре под руководством Бориса Ивановича Кончаева, отстояли остальные резервуары и все остальные емкости, спасли нефтебазу, сохранив, тем самым, столь дорогое для Ленинграда горючее. Сложность обстановки усугублялась открытой местностью (без каких-либо укрытий и зданий). На этом пожаре мы потеряли убитыми двух наших славных товарищей: помощника командира отделения Семена Назарюка и связную Машу Ермолаеву. Потери понесли медицинская служба и состав воинских частей, оказывающих помощь в тушении пожара. После гибели Марии Ермолаевой выделенная в распоряжение Бориса Ивановича связная Валя Шумская, под разрывами снарядов передавала его сообщения командирам подразделений, прибывших к нам из города.
Трудно рассказать обо всех пожарах, да и многое уже изгладилось из памяти (к сожалению, память человеческая несовершенна). Горели во время войны цеха №№ 2, 3, 8, 15, обрубочный и другие. Были пожары на боевых кораблях, стоянка которых во время войны была на заводе.
Хочется отметить в работе на пожарах два момента, которые, на мой взгляд, имели принципиальное и важное значение.
Первое — нигде, ни на одном пожаре (а большинство их приходилось тушить под артиллерийским огнем противника), не нашлось ни одного пожарного, который проявил бы малодушие, трусость или недисциплинированность. Все работали отважно, каждый считал долгом быть на самом опасном и сложном участке.
Второе — наши потери на пожарах были минимальными по сравнению с другими службами и воинскими частями, участвующими в тушении пожаров. В этом сказалась действенность указаний штаба пожаротушения города о работе пожарных команд под артиллерийским обстрелом. Я их очень хорошо запомнил, они служили показателем заботы о личном составе и были большим подспорьем и руководством к действию начальствующего состава пожарной охраны на пожарах, начиная с командира отделения и заканчивая руководителем тушения. Эти указания, составленные в различных аспектах (инструкции, планы занятий, указания для начсостава, разработки для политинформаций и т.п.), имели своей целью обеспечить наибольшую эффективность тушения пожара в условиях артиллерийского обстрела при минимальных, я бы сказал, неизбежных потерях личного состава.